Панихида по усопшим - Страница 71

Смутно и равнодушно его рассудка опять коснулся разговор:

– Это не очень хорошо отражается на мне, не так ли, сержант? Я веду дело в течение нескольких месяцев, а затем приходит Морс и раскрывает его в течение двух недель. Что называется «ткнул меня носом», если кого-то интересует мое мнение. – Он медленно покачал головой. – Умный мудак!

Льюис попытался что-то сказать, но не смог найти нужных слов. Морс – он знал это – был невыносимо блестящим объектом для наблюдения за тем, каким путем он идет через темные лабиринты человеческого мотива и поведения, и он был горд, что работал с ним; и был горд, когда Морс упомянул его имя в суде в этот день. Но такие вопросы не были сильной стороной Льюиса; он и сам это знал. Для него было почти облегчением – после работы с Морсом – вернуться на дорогу обычным пешеходом с необременительными обязанностями.

Морс услышал, что его собственное имя снова упоминается и понял, что Белл обращается к нему.

– Вы знаете, я до сих пор не понимаю…

– И я нет, – прервал Морс.

Расследуя данное дело, он выдал так много догадок, что у него не осталось психического резерва изготовить еще одну. Слова апостола Павла в Послании к Ефесянам звучали с большой буквы в его мозгу: «Потому что мне чрез откровение возвещена тайна»; и он был уверен, что бы не вызывало недоумение Белла, оно было, вероятно, одной из величайших тайн жизни. Был ли реальным тайный источник того яда, который медленно, но неумолимо капля за каплей подтачивал душу Лайонела Лоусона? Если был, то почти такой же старый, как семя самого Адама, когда Каин и Авель представили свои жертвы пред Господом…

– Простите?

– Я сказал, что пабы скоро откроются, сэр.

– Для меня не сегодня, Льюис. Я – э-э… я не думаю, что мне захочется…

Он встал и вышел из кабинета без дальнейших объяснений, Льюис смотрел ему вслед с некоторым недоумением.

– Странный черт! – сказал Белл; и второй раз в течение последних минут Льюис почувствовал, что согласен с ним.

Очевидно, Рут много плакала, но теперь она успокоилась, ее голос звучал скучно и уныло:

– Я просто хотела поблагодарить вас, инспектор, вот и все. Вы были… вы были так добры ко мне, и… и я думаю, что если кто-либо мог меня понять, то это только вы.

– Может быть и так, – сказал Морс. Это было не самым выдающимся из его высказываний.

И тогда она глубоко вздохнула, и пелена слез застлала ее прекрасные глаза:

– Я просто хотела сказать, что, когда вы спросили меня, тогда… вы помните? И когда я сказала… когда я…

Ее лицо полностью передавало ее чувства, Морс кивнул и отвернулся.

– Не беспокойтесь об этом. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Все в порядке. Я понимаю.

Она заставила себя говорить сквозь слезы:

– Но я хочу это сказать именно вам, инспектор. Хочу, чтобы вы поняли…

Она была не в состоянии пройти снова через это; Морс слегка прикоснулся к ее плечу, как Пол Моррис слегка коснулся плеча Бренды Джозефс в ночь убийства Филиппа Лоусона. Потом он встал и быстро пошел вдоль коридора. Да, он понял – и он простил ее тоже. Но, в отличие от Всевышнего, он не сможет забыть.

Миссис Эмили Уолш-Аткинс пригласили идентифицировать труп разбившегося Гарри Джозефса. (Это была идея Морса.) Она сделала это охотно, конечно. Каким захватывающим событием было подобное опознание в прошлом году! И золотая рыбка вильнула хвостом почти весело в ее голове, когда она вспоминала свою собственную роль в трагических событиях, которые свалились на ее избранную любимую церковь. Ее имя опять появилось в «Оксфорд Мэйл» – в «Оксфорд Таймс» тоже – и она вырезала статьи тщательно, также как Рут Роулинсон до нее, и хранила их в сумочке вместе с другими. Каждое воскресное утро жаркого лета, которое наступило после этих событий, она усердно молилась о прощении за свой грех – грех гордыни – и преподобный Кейт Мекледжон покорно стоял возле северного входа, дожидаясь значительно дольше обычного, пока она, наконец, не выйдет на яркий солнечный свет.

Миссис Элис Роулинсон доставили в дом престарелых в Коули, сразу же после ареста дочери. Когда Рут освободится, отбыв только одиннадцать из своих восемнадцати месяцев приговора, старуха вернется на Мэннинг-террас 14А, все еще сильной и бодрой, и будет хорошо выглядеть в течение нескольких последующих лет. Когда ей помогали забраться в машину скорой помощи, отвозившую ее домой, один из молодых санитаров едва слышно пробормотал, что любой, кто предсказывает, как долго проживет пациент, никто иной как гребаный дурак.

Несколько книг были найдены в квартире наверху у Гарри Джозефса на Мэннинг-террас, 14В; и после того, как дело было закрыто, их передали в «Оксфарм», а потом медленно и долго распродавали по смехотворно низким ценам в отделе секонд-хэнда в книжном магазине в Северном Оксфорде. Семнадцатилетний подросток (по какой-то странной случайности, имя мальчика было тоже Питер) купил одну из них за пять пенсов в начале лета. Он всегда интересовался преступлениями, а большой, толстый, в глянцевой обложке фолиант «Уголовная практика» сразу же привлек его внимание. В ту же ночь, просматривая статьи, он обнаружил в главе о самоубийствах на странице 349, подчеркнутую красной шариковой ручкой фразу: «близорукие самоубийцы неизменно снимают свои очки и кладут их в карман, прежде чем прыгнуть».

Глава сорок четвертая

Морс перенес свой отпуск на следующий год и решил, (опять!), что проведет его на островах Эгейского моря. Тем не менее, каким-то образом его паспорт и на этот раз остался лежать невостребованным в ящике стола, и одним солнечным утром в середине июня главный инспектор поймал автобус, идущий вниз от Северного Оксфорда. Целый час он бродил довольный по Эшмолиану, где среди прочих прелестей простоял в течение долгих минут перед картинами Джорджоне и Тьеполо. Около полудня он пошел в коктейль-бар в «Рэндольфе» и купил пинту пива, потому что никогда не прикасался к емкости, объемом меньше этой меры. Потом еще пинту. Он оставил бар в половине первого, пересек Корнмаркет, и вошел в церковь Сент-Фрайдесвайд. Северная дверь больше не скрипела, но внутри единственным признаком жизни было мерцание свечей, которые горели вокруг статуи Богородицы. Женщины, которую он искал, там не было. Как когда-то раньше, он решил пройтись пешком до Северного Оксфорда, и на этот раз он не стал свидетелем аварии на дороге Марстон-Ферри. Дойдя до магазинов Саммертауна, он зашел в паб, выпил еще две пинты пива, и продолжил свой путь. Магазин ковров, из которого когд-то наблюдала Бренда Джозефс за мужем, теперь перешел к страховой фирме, но остальное, казалось, мало изменилось. Дойдя до Мэннинг-террас, Морс притормозил на месте на пару секунд, а затем пошел по ней дальше. У дома 14А он остановился, постучал энергично в дверь, и застыл в ожидании.