Она кивнула, и слезы потекли по ее щекам от горько-сладкой радости его слов, когда он прижал ее голову к своему плечу и крепко сжал ее.
Она стояла с ним, как ей казалось долгое, долгое время; в то время как для него это было немного больше, чем функциональный промежуток, его холодные глаза смотрели через ее плечо на ненавистные обои позади телевизора. Он должен был убить ее, конечно: это решение было принято давно, так или иначе. Вещи, которые он никак не мог понять, стали причиной задержки. Возможно, полицейские не были настолько глупыми, какими они казались? Ничего до сих пор – почему? – об убийстве в Шрусбери. Ничего определенного о теле на башне. Ничего вообще о мальчике…
– У твоей матери все в порядке? – Он спросил ее почти нежно.
Она кивнула, шмыгнув носом. Пришло время возвращаться домой к своей матери.
– Все еще убираешься в церкви?
Она снова кивнула, продолжая вздыхать, и, наконец, оторвалась от него.
– По понедельникам, средам и пятницам?
– Только по понедельникам и средам, я получила небольшое послабление на старости лет.
– Как всегда по утрам?
– Мм. Я обычно прихожу около десяти. И когда заканчиваю, иду выпить чего-нибудь в «Рэндольф». – Она нервно рассмеялась, и высморкалась громко в свой мокрый носовой платок. – Ты не мог бы налить мне, если…
– Конечно. – Он принес бутылку виски из серванта и налил хорошую порцию в ее бокал. – Вот, возьми. Ты сразу же почувствуешь себя лучше. Ты уже чувствуешь себя лучше, верно?
– Да. – Она сделала глоток виски. – Ты… ты помнишь, я спрашивала тебя, знаешь ли ты что-нибудь о?.. О том, кого они нашли на колокольне.
– Я помню.
– Ты сказал, что ты не имеешь никакого представления об…
– У меня его не было тогда, нет и сейчас. Ни малейшего представления. Но я ожидал, что полиция что-нибудь узнает.
– Они просто говорят, что они… что они наводят справки.
– Они не беспокоили вас снова, есть ли у них еще вопросы?
Она глубоко вздохнула и встала.
– Нет. Не думаю, что я могла бы рассказать им еще что-то.
На мгновение она подумала о Морсе, с его синими проницательными глазами. Грустные глаза, которые будто бы всегда ищут что-то и никак не могут найти. Просто умный человек, насколько она поняла, и слишком хороший человек, слишком. Почему, ну почему, не кого-то вроде Морса встретила она много лет назад?
– О чем ты думаешь? – Его голос снова был почти резок.
– Я? О, просто думаю, каким хорошим ты можешь быть, когда захочешь. Вот и все.
Она хотела побыстрее уйти от него. Это было, как если бы свобода поманила ее из-за запертой двери, но он стоял близко, позади нее и его руки вновь ласкали ее тело; и вскоре он заставил ее опуститься на пол, где в нескольких дюймах от двери, снова проник в нее, фыркая от удовольствия, как животное, а она в это время смотрела безрадостно на паутину тонких трещин на потолке.
– Они говорят, что можно из магазинных сосисок извлекать фибробласты, – сказал Морс, потирая восхищенно руки перед тарелкой, наполненной колбасками, яйцами и жареным картофелем, которую перед ним поместила миссис Льюис. Был вечер, половина восьмого того же воскресенья.
– Что такое фибробласты? – спросил Льюис.
– Что-то, что поможет создавать соединительную ткань и сохранять ее живой. Звучит довольно жутковато. Возможно, тогда вы сможете поддерживать что-то живым – ну, неопределенный срок, я полагаю. Типа бессмертия тела. – Он расковырял поверхность одного из своих яиц и мокнул золотисто-коричневый кусочек картофелины в бледно-желтый желток.
– Вы не будете возражать, если я включу телик?
Миссис Льюис села с чашкой чая, и защелкала пультом.
– В действительности меня не волнует, что они сделают с моим телом, когда я уйду из жизни, инспектор, если они будут абсолютно уверены, что я мертв, вот и все.
Это был старый страх – страх, побуждавший некоторых богатых викторианцев создавать всевозможные сложные приспособления внутри гробов, чтобы любой труп, оживший вопреки ожиданиям врачей, мог сигнализировать из своих подземных чертогов о том, что вернулся в сознание. Это был страх, который понуждал Эдгара По писать о подобных вещах с таким ужасным увлечением; Морс воздержался от упоминания того факта, что тех, кто больше всех переживал, что они могут быть похоронены заживо, можно было успокоить: тревожная медицинская истина состояла в том, что они когда-нибудь все равно будут похоронены.
– Как дела? – пробормотал Морс с набитым ртом.
Но миссис Льюис не слышала его. Уже, как мистический гипнотизер Свингелли, телевизор держал ее в своем святом трансе.
Через десять минут Льюис развернул «Санди Экспресс», чтобы посмотреть результаты футбольных матчей, а Морс откинулся на диван и закрыл глаза, его ум был занят смертью и людьми, которых опускали…опускают в могилы…
Где… где же он?
Голова и плечи Морса рванулись вперед, и он бодро заморгал. Льюис был еще погружен в чтение последней страницы «Санди Экспресс», а на экране телевизора голова дворецкого степенно шла вниз по лестнице винного погреба.
Это было оно! Мысленно Морс проклинал себя за собственную глупость. Ответ смотрел ему в лицо этим утром: «В склепе похоронены наземные останки…» Волна возбуждения обострила его чувства привычным покалыванием, когда он встал и отодвинул край шторы на окне. Было темно, и оконное стекло было забрызгано мелким дождем. Все могло подождать, конечно. Что мог ему дать очередной ночной визит в темную, пустынную церковь, разве это не может подождать, пока рассветет? Но Морс знал, что он не сможет ждать, и не собирался ждать.