– Реальные шансы?
Ее лицо стало более серьезным.
– Безусловно, один из них.
– Что ж, – Морс сделал вид, что встает, но не двинулся дальше.
– Какой была ваша мать, инспектор, она вам нравилась?
– Она была доброй, и я любил ее. Я часто думаю о ней.
– Рути стала бы хорошей матерью.
– Она не слишком стара?
– Сорок два исполнится завтра.
– Надеюсь, что вы испечете ей торт, – пробормотал Морс.
– Что? – ее глаза вспыхнули. – Вы не понимаете, что ли? Печь? Готовить? Как я могу делать что-нибудь подобное? Я даже не могу добраться до входной двери.
– А может, попробуете?
– Вы становитесь дерзким, инспектор. Вам пора. – Увидев, что Морс покраснел, она смягчилась. – Нет, простите. Пожалуйста, садитесь снова. У меня бывает не так много посетителей. Вы считаете, что я их не заслуживаю, верно?
– А у вашей дочери бывает много посетителей?
– Почему вы спрашиваете об этом? – ее голос снова стал резким.
– Просто пытаюсь быть вежливым, вот и все.
Морсу досыта приелась беседа с престарелой дамой, но ее ответ приковал его к стулу.
– Вы подумали о Джозефсе, не правда ли?
Нет, он не имел в виду Джозефса.
– Да, правда, – сказал он, настолько категорически, насколько ему позволило возбуждение.
– Он был не в ее вкусе. И у него была жена, – она фыркнула. – На что он был нужен? Конечно, если вы одинокий холостяк…
– Вы знали об этом?
– Я знаю многие вещи.
– Может, вы знаете, кто убил Джозефса?
Она покачала головой.
– И также я не знаю, кто убил Лоусона.
– Я знаю, миссис Роулинсон. Он сам убил себя. Вы найдете информацию об этом, она содержится в отчете коронера. Это так же, как крикет, знаете ли: если судья объявляет победителя, а вы при этом не присутствовали, то сможете прочитать об этом в газетах на следующее утро.
– Я никогда не любила крикет.
– Как и Джозефса, не так ли?
– Да, не любила. А также я не любила Лоусона. Он был гомосексуалистом, знаете ли.
– В самом деле? Я никогда не слышал о каких-либо правовых препятствиях подобным наклонностям.
– Вы, конечно, не настолько наивны, каким пытаетесь казаться, инспектор?
– Нет, – сказал Морс, – я нет.
– Я ненавижу гомосексуалистов, – палка угрожающе поднялась, плотно сжатая руками, окрепшими за долгие годы, проведенные в инвалидном кресле. – Я бы охотно многих из них передушила.
– И я бы охотно добавил вас в список подозреваемых, миссис Роулинсон, но боюсь, что не смогу. Видите ли, если кто-то убил Лоусона, как вы предполагаете, этот кто-то должен был отнести его на колокольню.
– Если только Лоусон не убил в церкви кого-то еще и не перенес на башню.
Это была идея; Морс медленно кивнул, удивляясь, почему он не подумал об этом сам.
– Боюсь, мне придется вышвырнуть вас, инспектор. Сегодня день моего бриджа, и я всегда утром привожу себя в порядок и немного тренирую руки.
Это был ее победный трюк, и Морс признал этот факт.
Рут фиксировала замок на своем велосипеде, когда подняла голову и увидела Морса, стоявшего у двери, и мать, сидевшую в коляске позади него.
– Привет, – сказал Морс. – Я сожалею, что не застал вас, но мы миленько побеседовали с вашей матерью. На самом деле я пришел спросить, не хотите ли вы куда-нибудь сходить со мной завтра вечером.
С ее бледным лицом и ее растрепанными волосами, она вдруг показалась ему очень заурядной, и Морсу стало интересно, почему она так сильно занимала его мысли.
– Это ваш день рождения, верно?
Она кивнула неопределенно. Она была озадачена, и на ее лице отразилась нерешительность.
– Все в порядке, – сказал Морс. – Ваша мать говорит, что так будет лучше для вас. На самом деле ей очень нравится эта идея, не так ли, миссис Роулинсон? (Один из трюков Морса.)
– Ну, я… но я хотела бы…
– Не возражай, Рути! Как говорит инспектор, я думаю, что так будет лучше для тебя.
– Я заеду за вами в семь, – сказал Морс.
Рут подобрала свою сумку, и постояла рядом с Морсом на пороге.
– Спасибо, мама. Это было очень мило с твоей стороны. Но – (обращаясь к Морсу) – Я сожалею. Я не могу принять ваше приглашение. Мне уже сделали другое предложение – кое-кто другой.
Жизнь была странной штукой. Несколько секунд назад она выглядела обычной женщиной; а теперь она оказалась призом, который просто выхватили из его рук, и для Морса на сутки вперед замаячили пустота и одиночество. То же самое произошло (если б только он знал), и для Рут.
– Какого черта вы хотите? – прорычал главный инспектор Белл из Городской полиции.
Две недели в Малаге, которые совпали с забастовкой испанского гостиничного персонала, не способствовали чувству юмора; и текущие дела, которые он охотно оставил (как всегда) после себя, никуда не делись. Но он хорошо знал Морса: они были старыми спарринг-партнерами.
– Испанские бордели все еще бойко функционируют?
– Я был с женой, откуда мне знать?
– Расскажите мне что-нибудь о деле Лоусона.
– Будь я проклят, если что-то скажу. Дело закрыто – и оно не имеет к вам никакого отношения.
– Как дела у детей?
– Неблагодарные маленькие засранцы. Больше их с собой не возьму.
– А дело Лоусона закрыто?
– Закрыто и гвоздями забито.
– Никакого вреда в простом…
– Я потерял ключ.
– Все дети неблагодарны.
– Мои особенно.
– Где материалы?
– Что вы хотите узнать?
– Кто убил Джозефса, для начала.
– Это сделал Лоусон.
Морс моргнул с некоторым удивлением:
– Вы имеете в виду, что?..
Белл кивнул.
– Нож, которым был убит Джозефс, принадлежал Лоусону. Женщина, которая убиралась у него, видела нож несколько раз на столе в доме священника.