Старший мужчина кашлянул снова – с отвращением – и встал на ноги.
– Я думаю, мне пора. Ты идешь?
– Неа.
Бутылка уже опустела, но у человека, который остался сидеть на скамейке, были деньги в карманах, а потому, возможно, в его глазах отражался блеск удовлетворения. Но эти глаза были защищены от посторонних нелепой парой темных очков, и он, казалось, смотрел в противоположное направление, когда старик неустойчиво побрел прочь.
Сегодня было холоднее обычного, но человек на скамейке постепенно стал привыкать к этому. Это было первое, что он обнаружил. Через какое-то время ты привыкаешь не замечать холода: ты принимаешь это, и такое принятие формирует неожиданную изоляцию от холода – за исключением ног. Да, за исключением ног. Он встал и пошел по траве, чтобы посмотреть на надписи на каменном обелиске. Среди офицеров и рядовых, чьи поступки были на ней увековечены, он заметил странную фамилию молодого солдата, убитого мятежниками в Уганде в 1897 году: его имя было Смерть.
В 4.30 пополудни в пятницу на той же неделе, Рут Роулинсон завела свой велосипед через узкий проход и прислонила его к газонокосилке в сумраке сарая. Она взяла белый пакет с продуктами из «Сейнсбери» и вернулась к входной двери. «Оксфорд Мэйл» была в почтовом ящике, и она осторожно ее вытащила. Сегодня написано немного, но по-прежнему на первой странице:
Тело еще не опознано
Полиция до сих пор не установила личность покойного, найденного на крыше башни церкви Сент-Фрайдесвайд. Главный инспектор Морс сегодня повторил, что убитому было, вероятно, около сорока лет, и добавил, что он был одет в темно-серый костюм, белую рубашку и светло-голубой галстук. Того, кто может иметь любую информацию, просят связаться с Городской полицией «Сент-Олдейтс», Оксфорд, по телефону 49881. Запросы пока еще не установили какую-либо связь с еще нераскрытым убийством мистера Гарри Джозефса в той же церкви в прошлом году.
Тело Рут невольно дернулось, когда она прочитала статью. «Того, кто может иметь…» О Боже! У нее было достаточно информации, не так ли? Слишком много информации; и знание давило своим весом все сильнее на ее совесть. И был еще Морс, который сейчас ведет это дело.
Вставляя ключ в дверной замок, Рут поняла (опять), каким до тошноты предсказуемым будет диалог в ближайшие несколько минут.
– Это ты, Рути, дорогая?
– Да, мама. (Кто же еще, глупая старая ворона?)
– Принесли сегодня газету?
– Ты знаешь, что принесли. (Твои чуткие старые уши не пропустят и царапанье, скажешь не так?)
– Давай ее сюда, дорогая.
Рут поставила тяжелую сумку на кухонный стол, бросила свой плащ на стул и пошла в гостиную. Она наклонилась, слегка поцеловала мать в ледяную щеку, положила газету ей на колени и включила газовый обогреватель.
– Ты не должна совсем отключать его, ты знаешь, мама. На этой неделе было намного прохладнее, а тебе нужно тепло.
– Мы должны быть осторожны с расходами, дорогая.
(Не начинай снова!) Рут собрала все запасы своего терпения и дочерней почтительности.
– Ты закончила читать книгу?
– Да, дорогая. Очень остроумный роман. – Но ее внимание было приковано к вечерней газете. – Ничего нет больше об убийстве?
– Я не знаю. Я не знаю, было ли это убийство или что-то иное.
– Не будь ребенком, дорогая. – Ее глаза обратились к статье и она, казалось, прочитала ее с омерзительным удовольствием. – Этот человек, который приходил сюда, Рути – он возглавляет следствие.
– Что он знает?
– Он знает гораздо больше, чем сказал нам – попомни мои слова.
– Ты так думаешь?
Старуха в кресле мудро кивнула.
– Ты все еще можешь кое-чему поучиться у старой матери, знаешь ли.
– Интересно, чему?
– Ты помнишь того молодца – бродягу, – который убил Гарри Джозефса?
– Кто сказал, что это он убил…?
– Не надо сердиться, дорогая. И знаешь, что интересно. Ты по-прежнему хранишь все вырезки из газет, я знаю.
– Мама, ты не должна рыться в моей сумочке. (Ты любопытная старая сука!) Прежде я тебе уже говорила. Однажды…
– Я найду то, что не должна? Так это он?
Рут посмотрела жестко на синюю линию пламени в нижней части газовой горелки, и посчитала до десяти. Иногда бывали такие дни, как теперь, когда она едва сдерживалась, чтобы не накричать на нее.
– Ну, это он, вот кто это, – сказала мать.
– Прости?
– Человек на башне, дорогая. Это бродяга.
– Он был слишком элегантно одет для бродяги, тебе не кажется, мама? Белая рубашка и…
– Я думала, ты не видела статью, дорогая. – Обвинение было компенсировано ласковым тоном.
Рут сделала глубокий вдох:
– Я просто подумала, что ты хотела бы прочитать это сама, вот и все.
– Ты начинаешь мне понемногу лгать, Рути, и ты должна остановить его.
Рут резко вскинула голову. Что это должно означать? Конечно, мать не могла знать о…?
– Ты говоришь ерунду, мама.
– Таким образом, ты не думаешь, что это бродяга?
– Бродяга не будет носить такую одежду, как…
– Люди могут поменять одежду, согласна?
– Ты читаешь слишком много детективов.
– Ты можешь убить кого-то, а затем переодеть.
– Конечно, не могу. – Рут опять спокойно посмотрела на заботливую мать. – Это не так-то просто. Для тебя это звучит, как переодевание куклы или что?
– Это довольно трудно, дорогая, я знаю. Но, ведь жизнь полна трудностей, не так ли? Это не невозможно, вот и все, что я хочу сказать.
– У меня есть два миленьких стейка из «Сейнсбери», я думаю приготовить немного жареной картошки, которую мы съедим с ними.
– Ты всегда можешь изменить человека, переодев его, прежде чем убить.