– Это результат многих репетиций, знаете ли. Вы должны соответствовать роли…
– Да. Вы действительно должны гордиться им, миссис Кайдер.
– Во всяком случае, они попросили его участвовать в следующем концерте, так что у него должно быть все в порядке, как вы считаете?
Значит, бедняга был действительно слепым. И, узнав об этой детали, – ведь для него каждый выход на сцену, вероятно, был примерно таким же испытанием, как для зрячего человека, идущего через болото с крокодилами, – Морс, вдруг почувствовал, что очень тронут, и очень сконфужен. Когда подошла его очередь, он положил пятьдесят пенсов на край подноса для пожертвований, надеясь, что никто этого не заметил. Он странно чувствовал себя в этом месте. Это были хорошие люди, которые радовались простым семейным связям и христианскому общению; те, кто думал о Боге, как об Отце, и кто никогда не вникал в заблуждения новоявленных богословов. Морс, потягивая чай, еще раз вынул свою программку и поискал имя дворецкого Ее светлости, мать которого (вполне обоснованно!) чувствовала себя такой счастливой и гордой. Но его снова прервали. Мекледжон стоял за его плечом, а рядом с ним – махонькая старушка, жевавшая песочное печенье.
– Мистер… э-э?
– Морс.
– Вы говорили, что хотели встретиться с миссис Уолш-Аткинс?
Морс возвышался над ней, остро осознавая ее миниатюрность, поэтому предложил ей пройти обратно в зал, чтобы они могли поговорить сидя. Он объяснил, кто он такой, почему он был здесь, и то, что он хотел бы знать; и она с готовностью рассказала ему о своем участии в событиях того страшного дня, когда она нашла Лоусона разбившимся у башни, повторив практически те же слова, которые она использовала на дознании.
Ничего! Морс ничего нового не узнал. Тем не менее, он поблагодарил ее вежливо и спросил, может ли он предложить ей еще одну чашечку чая.
– Одной для меня теперь достаточно, инспектор. Но я, должно быть, оставила где-то свой зонтик. Если бы вы были так любезны…
Морс почувствовал покалывание в скальпе – старый привычный признак. Они сидели в глубине зала за маленьким столиком, и поперек соседнего лежал зонтик, в натуральную величину. Так что не могло быть никаких сомнений по этому поводу: старая леди должно быть слепнет.
– Не откажите мне в просьбе: скажите, сколько вам лет, миссис Уолш-Аткинс?
– Можете ли вы хранить секреты, инспектор?
– Да.
– Вот и я могу, – прошептала она.
Решение Морса о том, чтобы проинспектировать коктейль-бар в «Рэндольфе» определялось не только жаждой, но и каким-то своенравным желанием узнать, может ли там быть мисс Роулинсон, о которой он не переставал думать. Но он не нашел ее там, и остановившись после одной пинты пива, сел на автобус. Вернувшись домой, он налил себе аккуратно бокал виски и поставил на проигрыватель «Четыре последние песни». Дивный Штраус…
Был уже поздний вечер, когда он повесил куртку в коридоре. Программка торчала у него из кармана и, опять ему повезло, когда он в третий раз открыл ее и прочитал:
«Дворецкий Ее Светлости – мистер Джон Кайдер». А потом его пульс помчался вскачь, когда он посмотрел на верхнюю часть исполнителей ролей: «Ее Светлость достопочтенная Амелия – мисс Рут Роулинсон».
Экстрасенсы и ясновидцы утверждают, что простор для их талантов увеличивается, когда они могут физически присутствовать в комнате, где отсутствующие – пропавшие или, возможно, умершие – оставили позади себя некие бродячие эманации.
У убийц своя репутация, – считается, что у них возникает неконтролируемое желание пересматривать сцену смерти, и в воскресенье утром Морс с интересом задумался, ступала ли снова нога убийцы Джозефса в Сент-Фрайдесвайд со дня его преступления. Он подумал, что ответ наверняка был – «да», и это была одна из немногих позитивных мыслей, которую ему удалось произвести на свет еще в пятницу вечером.
Каким-то образом его ум оказался полностью опустошен, и в субботу он твердо решил отказаться от всех идей о дальнейшем расследовании таинственного дела, которое не было его делом, в любом случае. Утром он проконсультировался с Сивиллой еще раз, но теперь она указала на Инвернесс. Во второй половине дня он впустую потратил время перед телевизором, наблюдая гонки в Донкастере. Он был беспокоен и скучен: у него было так много книг – он мог бы их читать, так много записей – он мог бы их слушать – и все же он не мог найти хоть каплю энтузиазма для этого. Чего он хотел? Его вялое настроение сохранялось до воскресного утра, когда даже несколько эротически лакомых кусочков в «Новостях мира» не смогли его поднять. Он развалился мрачно в кресле, его глаза неопределенно сканировали разноцветные корешки на книжных полках. Возможно, Шарль Бодлер соответствовал его настроению? Что это был за сюжет про принца в поэме «Цветы зла»? «Бессильный юноша со стариковской думой…» И совершенно неожиданно Морс почувствовал себя лучше. Чертов бред! Он не был ни юным импотентом, ни старым маразматиком – это далеко не так! Для него пришло время действий.
Он набрал номер, и она ответила.
– Здравствуйте.
– Мисс Роулинсон?
– Кто говорит?
– Вы вряд ли меня запомнили. Я… я встретил вас в прошлый понедельник в Сент-Фрайдесвайд.
– Я помню.
– Я был… э-э… я надумал сходить в церковь этим утром.
– В нашу церковь, вы имеете в виду?
– Да.
– Вам бы лучше поторопиться, чтобы успеть на службу – она начинается в половине одиннадцатого.
– Ох. Понимаю. Ну… э… большое спасибо.
– Вы совершенно неожиданно очень меня заинтересовали, инспектор.